Жан Вальжан разрезал мартингал на шее Жавера, разрезал веревки на кистях рук, затем, нагнувшись, перерезал ему путы на ногах и, выпрямившись, сказал:
– Вы свободны.
Жавера трудно было удивить. Однако, при всем его самообладании, он был потрясен. Он застыл на месте от удивления.
Продолжая свои, возможно утопические, рассуждения. (Которые я, безумным образом, веду даже не от конца к началу, а выдергивая те моменты, под которые уже нашел "доказательную базу". От этого весь сумбур, который прошу мне простить.)

Итак, Жавер потрясен. И - удивлен. Для моих рассуждений разделение этих эмоций чертовски важно. Потом Гюго будет долго объяснять, что все это явилось следствием того, что инспектора отпустил каторжник. Но...

Инспектор, по сравнением с Монрейлем, сильно изменился. На что он мог насмотреться в Париже тех лет, я уже краешком упоминал. Он уже, по ходу, решил сосредоточится исключительно на уголовниках, "наплевав" на всякое неприятие к бунту, что, однако, не могло ему даться очень уж легко. Он уже запутался. Он уже в сомнениях.
И вот, находясь на баррикаде, он видит для себя некий выход. Некий достойный уход от всего этого.
Вот он сидит и размышляет, пока его не сдает Гаврош. Нам не говорят, о чем он думает, но нам говорят - как: Едва войдя в залу, он погрузился в какую-то сосредоточенную задумчивость, и, казалось, перестал замечать окружающее.
И, на самом деле, перестал. Он не замечает ни Гавроша, ни приход Анжольраса, ни появление рабочих...
И это первокласный шпион, замечающий и отмечающий все. На тот момент он должен был уже собрать всю информацию о баррикаде и мятежниках, дальше на ней оставаться опасно и бессмысленно, самое время, извиняюсь, "сваливать" оттуда. А инспектор идет в уединенное место и придается размышлениям.
Что же так заняло его мысли? О чем инспектор, которого угнетала необходимость размышлять так сосредоточенно задумался?
А не о возможности ли покончит с той путаницей, которая уже имеет место быть в его жизни и мировоззрении? А? Погибнуть на баррикаде при исполнение долга - достойный выход.
Мелькнет упоминание о незаряженном ружье - логично, черт возьми. Жавер не собирается стрелять в солдат, таких же представителей закона, как он сам. Но при этом он не может не понимать, что когда все начнется - а начаться может в любой момент - каждый человек с оружием в руках, находящийся на баррикаде, будет убит этими солдатами.
Есть одно но - оставшись на баррикаде, он не сможет доложить о том, что выяснил. И это, конечно, не может его не угнетать.
Вот вам причина для тяжелого, сосредоточенного размышления.

Он не сопротивляется, не возражает, не угрожает повстанцам, когда они его связывают и обыскивают. Что за странная покорность?
Или он почти благодарен им, за то, что они лишили его возможности выбирать? Поэтому не сопротивляется?
Он даже, практически, настаивает на своей смерти:
- Почему же не сейчас?
- Мы бережем порох.
- В таком случае прикончите меня ударом ножа.
И мне кажется что это не просто позерство, а желание разрешить, наконец, ситуацию.

И вот, когда Вальжан берет на себя неблагодарную миссию расстрела, и инспектор у же готов сделать последний вздох, готов полностью, без остатка, после долгого и мучительного ожидания, ему говорят - Вы свободны.
И потрясен он не самим поступком Вальжана, а крушением свей убежденности, что он уже мертв.
Он начинает угрожать - хотя это бессмысленно, согласитесь, Вальжан не протестует и не пытается скрыться, он уже сдался, назвав свой адрес - к чему угрожать?
А инспектор просто пытается все-таки получить то, что почитал уже своим - смерть.
Но в этом ему отказывают, он снова не знает как ему быть, он начинает действовать механически:
снова застегнул сюртук,(снова? Почему - снова?) распрямил плечи по-военному, сделал пол-оборота, скрестил руки и, подперев одной из них подбородок, зашагал в сторону рынка. Жан Вальжан провожал его взглядом. Пройдя несколько шагов, Жавер обернулся и крикнул Жану Вальжану:
– Надоели вы мне до смерти! Лучше убейте меня!
И "вы", мне кажется, это обращение не конкретно к Вальжану, как нам услужливо подсказывают. Это некие абстрактные "вы".
Жавер открытым текстом просит убит его. Потому что он не знает, как жить.
Но... Просьба его выглядит вызовом. Позерством. Надменностью. Как угодно выглядит - только не просьбой.
Некоторые люди просто не умеют просить или говорить о своих страданиях.