Ищу человека...

[Romyel]

Пройдя несколько шагов, Жавер обернулся и крикнул Жану Вальжану:
– Надоели вы мне до смерти! Лучше убейте меня!
Экий надоедливый Вальжан. Десяти лет прожить спокойно не может, что бы он не попался на пути инспектора. Глаза намозолил.
Или "вы" вопреки пояснениям автора - это таки множественное число? Но тогда кто эти "вы"? К кому, в лице Вальжана, обращается Жавер?

Нет, двоится Жавер. Ой двоится. Такое впечатление, что Гюго нарочно путает следы. И очень многое, сдается мне , надо читать вопреки его описаниям и пояснениям.

Вот момент:
Он напрягал все свои умственные способности, чтобы как можно лучше разрешить трудную задачу, стоявшую перед ним.
А задача, меж тем, проста до невозможности, ведь:
Он сам видел на улице, как общество в лице домовладельца и избирателя подверглось нападению и оскорблению со стороны выброшенной за борт твари. Проститутка посягнула на буржуа.
Так в чем же трудность? Где эта сложность задачи? Какие сомнения могут быть?
Перечтем: Чем глубже он вникал в дело этой женщины, тем глубже становилось его возмущение. Только что он сам был свидетелем преступного действия, это было несомненно. Он сам видел на улице, как общество в лице домовладельца и избирателя подверглось нападению и оскорблению со стороны выброшенной за борт твари. Проститутка посягнула на буржуа. Он сам видел это, он, Жавер.
Кто-то кого-то явно пытается в чем-то убедить. Слишком часто повторяется фраза "он это видел".
Но кто кого?
Автор читателя в невероятной тупости Жавера?
Или Жавер сам себя в правильности своих действий?

Или вот:
А может быть, перед лицом чудовищных событий, которые в течение последних двух часов разыгрывались у него на глазах...
Стоп. Какие два часа? Какие чудовищные события?
Избиение г-на Матабуа?
Плевок в Мэра?
Да, поистине чудовищные события (и автор нас всячески именно к этой мысли и подталкивает). Ну а два часа...
Там, правда, Фантина о жизни своей трудной и горькой долго плачется. Ну так что ж? Как было сказано "Она смягчила бы каменное сердце, но деревянное сердце смягчить нельзя."
Кому принадлежит это деревянное сердце, нам не говорят, но мы и сами догадаемся, что Жаверу. Не закону же, в самом деле.
Инспектор у нас спокойно ее излияния выдерживает. Оба раза - и когда она просит ее отпустить, и когда благодарит незаслуженно. Во втором случае, инспектор, правда, "был похож на сдвинутую с места, поставленную боком статую, которая ждет, чтобы ее куда-нибудь убрали", вместо того, что бы принять свою обычную позу со скрещенными на груди руками и надменным выражением лица, но это мелочи.

Что же Жавера так трясет от того, что Мэр приказал отпустить Фантину? Что же он так побледнел-то весь? Ну мэр, глава администрации города, высший чиновник приказал отпустить... Так ему видней. Большой начальник, все таки. Ему, в отличие от простого инспектора, можно взять и пожалеть какую-то девку с несчастной судьбой...
Не слишком ли сильно реагирует господин наш инспектор на необходимость возразить на это?
То есть как подозревать, так: «Теперь, кажется, он у меня в руках!», а как сказать "это невозможно", так сразу бледнеть лицом, синеть губами...
Ну, пожалел...
Вот ты, инспектор, скотина такая, никого пожалеть права не имеешь, чтобы прецедентов не создавать - а мсье Мадлен у нас святой, он у нас телеги спиной тягает, разоблачения не боясь, что ему кого-то там пожалеть... Просто так... Взять - и пожалеть.
Ну уж нет. Не будет этого. Никакой жалости... Недопустимо...

Как бы там ни было, но когда Мадлен произнес: «Я», полицейский надзиратель Жавер обернулся к мэру, бледный, застывший, с посиневшими губами и полным отчаяния взглядом, весь дрожа едва заметной мелкой дрожью, и — неслыханное дело! — сказал, опустив глаза, но твердым голосом:
- Господин мэр! Это невозможно.

Странно как-то начинает вся эта ситуация выглядеть, если на явно-поверхностное внимания не обращать, а в то, о чем не договаривается или вообще - умалчивается чуть пристальней вглядеться.

Хотя, все это я мог легко надумать просто их желания разглядеть таки человека в господине инспекторе...

И, к стати, Мадлен = Madeleine = Магдалина
Весьма красноречиво. И весьма неосмотрительно.

@темы: кто-нибудь знает, как это лечится?, Словоблудие и бредомыслие, тема для, Ищу человека, Беседы с зеркалом

Comments

[Addeson]

Мне кажется, в первом эпизоде надоел ему не только и не столько Вальжан, как, в общем и целом, ход его жизни) Что конкретно - тут уже сложней понять. Могла сказаться усталость от ночи, проведенной у столба, да и сама ситуация - одно дело, когда он считал, что убьют его, как героя-мученика, другое - когда его сначала тянут за веревку на шее, как корову какую-нибудь, а потом еще и с барского плеча отпускают. Мог также быть и тот момент, что он уже тогда предчувствовал, что придется ему решать сложнейшие вопросы - и, что ли, хотел со всем покончить заранее.
Меня вот еще интересует, почему, когда Вальжан просил для себя право убийства, Жавер сказал "это справедливо".

[Romyel]

Не известно, о чем думал в этот момент Жавер, но жизнь-то Вальжану-Мадлену он испортил основательно. Не будь он так настойчив, не слетел бы Мадлен с места мэра, жил бы себе честно и счастливо в Монрейле, а не бегал по трущобам Парижа.

[Addeson]

Мне было сложно понять, откуда, в таком случае, у Жавера появилась та самоуверенная злость, которую он уже за углом проявлял. С одной стороны, ситуация выглядит отнюдь не справедливой: беглый каторжник и преступник собирается зарезать инспектора полиции, где же тут истина с правдой? С другой - считал, что Жан банально хочет мести? Тогда бы у него на лице и было высокомерное презрение, мол, как низко вы, Вальжан, пали. С третьей - мог считать, что мученическая смерть от рук такой неуловимой знаменитости почетней, чем от рук юных сопляков. И в этом случае Жавер был бы надменно спокоен: он встретит достойную смерть. Только вот спокоен он, когда говорит про справедливость и пока его Жан ведет за угол. Потом он зачем-то начинает проявлять эмоции, вплоть до того, что кричит ему про нож всем известную глупость - как будто он его с кем-то спутал, Жана с каким-нибудь убийцей, знал ведь, что никого этот Жан не убивал. А инспектор у нас, как известно, несколько замедленно реагирует на раздражители (тому есть примеры из романа). Но нет - едва Вальжан его отпустил, как тут же некая звериная ярость - почему? Не логичней было бы предположить, что он либо посмеялся бы над ним так же, как смеялся над камнем и пистолетом, либо продолжил бы быть надменно спокойным в стиле "ах, вон оно что, мы еще и трусы..." ?

[Romyel]

Вот это я и пытаюсь понять.
Проявляемые эмоции не всегда соответствуют внутреннему настрою. Неверно выбранная интонация превращает дружеское приветствие в насмешку.
Жавер привык никому не верить. С детства. Возможно даже считает, что "все врут".
Вот у меня он про нож не кричит.
- Ага, перо! - воскликнул Жавер
Восклицание. Не крик. Интонации при этом не указаны. Это может быть насмешка. Может быть презрение. Может быть своеобразный вызов. (почти невозможно передать все возможные интонации с помощью текста) Дальше может идти более спокойное презрительное одобрение. - Конечно. Тебе это больше подходит.
Книжный Жавер не отделяет Вальжана от прочих каторжников и преступников. Убивал до каторги или нет, инспектора, по большому счету не интересует. Но он видел, во что каторга превращает людей. Это только Жану попался Мириэль, и то очень вовремя, иначе Вальжан вполне мог стать и убийцей.
У книжного Жавера и книжного Вальжана отсутствует та связка, которую создают (или хотя бы пытаются создать) в кино. Отсутствуют ключи к взаимопониманию.
Они сталкиваются лицом к лицу всего три раза - в Монрейле, на баррикаде, на берегу.
Третья встреча становится фатальной для Жавера.
Но он не хотел этой встречи. К черту все, что хотел сказать Гюго, но если бы Жавер действительно так не верил Вальжану, как он это демонстрирует, уточняя фамилию, адрес - уйдя с баррикады, он бы первым делом отправился в дом номер семь и устроил там засаду. Возможно, в нем уже что-то надломилоь, и он надеялся умереть на этой баррикаде.
Не знаю.
Одного он не хочет точно - ловить этого чертова каторжника.

Или сцена у закрытой решетки на берегу. Опять же к черту все, что придумал Гюго, но что мешало Жаверу отправить кучера фиакра с запиской в ближайшее полицейское отделение, вызвать солдат, взломать решетку...
Нет, он просто сидит и ждет. Как человек, который, по большому счету, уже ничего не хочет, ни к чему не стремится.

[Addeson]

Надо все перечитать)
*
Я сначала так и думала, что он опять в упор Вальжана не видит - ах, да, я помню вас, вы тот преступник, ну, что же, вы меня победили, я вам сдаюсь, а все равно я молодец. Это косвенно подтверждается и тем, что позже инспектор вдруг стал называть его на "вы" - то есть видеть его как преступника он перестал. Меня ввело в подозрение то, что это нам сам Гюго подносит на тарелочке, это трактовка автора, а ей я уже не доверяю от слова "совсем" ) Но вспомним, что еще в истории с фонарем он, с одной стороны, делает из себя надменного героя-мученика во имя закона, с другой же - он несколько растерян, по крайней мере, грустен, его уже что-то тревожит - ведь у него было довольно много времени поразмыслить, а от этих его размышлений потом случаются ужасные вещи) Мало того: он еще и просит преступников (!) об уступке (!!) Неужели знакомый нам всесильный Жавер стал бы это делать? Да он бы у этого фонаря надменно сдох от голода, прежде чем унизился до того, чтобы просить у общественной падали для себя каких-то поблажек (неужели не считал революционеров преступниками? они ведь покусились на святое, на власть). Или же потребовал бы как-нибудь именем закона, мол, твари вы такие, я инспектор полиции, развяжите меня или хотя бы уберите от столба этого чертова!
*
Тут еще есть одна деталь, которая мне кажется подозрительной. "Убей меня" - так может просить раненый солдат своего товарища. Убить из жалости - это красиво на поле боя; в миру "убить" означает "совершить преступление". И... инспектор Жавер просит то ли Вальжана, то ли абстрактных "вы"... совершить преступление? Сказать такое - все равно, что всучить ломик Тенардье и попросить: дружище, ты пойди, ограбь кого-нибудь, я хоть тебя, что ли, арестую, а то скучно стало совсем... Классический, авторский Жавер не мог делить убийство на убийство-1 и убийство-2 - мол, если убьют другого, это преступление, а для себя я просить такое могу в любой день недели. Мне кажется, он бы тогда расхохотался и Вальжану бросил нечто в духе: ага, давайте, вот убьете меня - и вас уже не на каторгу, вас на виселицу, попомните мои слова, это вам с рук не сойдет! Но... оборачиваться, просить? Буквально перед этим угрожая, что он не отстанет от него, что разыщет? Что бы сделал классический экс-каторжник, окажись он на месте Жана? Вот ему, в лицо, человек, который никогда в жизни не врал и который его упрямо преследовал, бросает: берегитесь (я ведь все равно вас найду и арестую)! Итак, каковы его действия? Думаю, что таковы, как в моем фике: испугаться и тут же ножом в грудь. Если бы инспектор обрадовался адресу, он бы тут же со счастливой физиономией едва ли не поблагодарил Вальжана, а потом, с баррикады, - бегом на ту самую улицу. Был бы он изумлен по самые бакенбарды - не переспрашивал бы ничего, а ушел бы в когнитивный диссонанс. Если инспектор верит в Вальжана-каторжника, он не может не понимать (если не блаженный идиот), что после таких слов, как "берегитесь", плюс оскал, ему почти что гарантированная крышка. Но нет: он словно бы растерян - как же, его отпускают, почему? В этой растерянности он бросает ему слова, которые наверняка убьют его: берегитесь! Так ли он растерян при этом, как того хочет Гюго? А через несколько секунд он напускает на себя почти военную суровость (эпитет "военный" - не зря ли?) - и вдруг в каком-то приступе эмоций едва ли не в третий раз, уже открытым текстом, восклицает: все, хватит, убейте! Откуда такая упрямая настойчивость? Гюго объясняет это тем, что Жаверу была невыносима мысль быть обязанным своей жизнью каторжнику. Но мы ведь знаем, что у инспектора несколько замедленная на потрясения реакция (ага, иначе бы тут же утопился). Даже если Жавер вот-прям-вдруг решил надменно понаблюдать, как Вальжан ему будет мстить - ну не подбивал бы он его на убийство, это раз, и не говорил бы в самом начале "это справедливо", это два, ведь инспектор не считал месть справедливой - вспомним, как он каялся тому же Жану, что донес на него в том числе и из-за личного, гадкого ему желания отомстить за унижение. Простите, у инспектора вдруг появились двойные стандарты?)
*
Что еще удивительно - на баррикаде он при себе имеет не только свой значок и предписание префекта (зачем ему все это было нужно, я до сих пор с трудом понимаю). А как же незаряженное ружье?
*
В общем, такой разговор, как у нас, приведет к закономерному выводу, что как Вальжан решал за счет инспектора свои проблемы, так и инспектор решал свои проблемы за счет Вальжана и революции) Объяснить его поведение после баррикады, не отступая от оценок Гюго, можно разве что блаженным идиотизмом и/или прогрессирующим склерозом.
*
Насчет перевода: в нашем варианте инспектор говорит "кажется, я знаю эту девку". В английском переводе: "I seem to know this girl". Girl - это не девка, не шлюха, слово стилистически нейтральное, девочка, девушка, зависит от возраста. Вот и учи теперь французский)

[Romyel]

Мало того: он еще и просит преступников (!) об уступке (!!)

Мне кажется, что в этот момент он, не то что бы смирился, просто принял грядущую смерть как факт. Он вообще, кажется, смерти не боялся. Из разряда - это случается со всеми. И вот тут тоже, отметил просто "ага, это будет сегодня". Прежде чем просить пить, он интересуется, когда его убьют. Кроется в его просьбах некая насмешка. Не зря же он вежливость приплетает... Подожду? Ну ладно. Тогда, невежливые вы мои революционеры, раз уж убить не в состоянии, дайте полежать напоследок. Рядом с трупами. Устал я стоять, ожидаючи, когда вы балланс в своих патронах подведете.
А изменился он уже с момента появления в сцене с Мариусом. Полностью отсутствует показная надменность. Зато присутствует некоторая усталость. Он же всю банду в лицо знает. И они его тоже: "я в него стрелять не посмею". Он их ловит - они бегут. Он их снова ловит - снова без толку. Несколько лет, в лучшем случае, и снова - те же лица Парижского дна.
- Пусть меня не лишают табаку...
- Хорошо.
И все.
Он входит один в лачугу, иронизирует, насмехается, командует. Никто толком не сопротивляется. Все сдались. Ну ладно, пусть войдут остальные.
Это уже не тот Жавер, что был раньше. Даже его, книжного, работа в столице порядком потрепала. Он еще силен и спокоен, но в то же время он стар, он устал, он не хочет умирать в постели никому не нужным стариком, он грубит, он вызывает, он настаивает. Иначе - отставка и... Примерно то, что произошло с Вальжаном. Только без Козетты, без надежды, без утешения в подсвечниках.
Возможно, он идет на баррикаду в надежде умереть там, или принимает решение, осознавая безнадежность положения баррикады. Значок изначально был нужен, что бы пройти через кордоны ночью. Зачем письмо - загадка. (Чтобы мы знали, кто следит за человеком, похожим на Тенардье на набережной)
Все его эмоции, по большому счету, всего лишь дань привычкам.
Да он несколько растерян, что его отпускают, но вот он приходит в себя и начинает угрожать, намекать, что не оставит Вальжана, уточняет адрес...
И не выдерживает в конце-концов - убейте меня.
Своеобразная просьба о Coup de grâce, ударе милосердия.
Но он не умеет просить - просить без насмешки, просить просто и искренне. Не научился. И просьба его выглядит странно, вызывающе, надменно.
- Уходите прочь.

А как же незаряженное ружье?

Еще один + в пользу версии о желании погибнуть.

кажется, я знаю эту девку

Даже переводчики заставляют инспектора быть грубее, чем он есть

[Romyel]

совершить преступление?

Не преступление. Идут боевые действия. Они по разные стороны баррикад. Это не убийство с формальной точки зрения. Только с этической. Но...

[Addeson]

Мне кажется, что сцена в лачуге - это невольная пародия на авторский детерминизм) Мол, все равно, сколько ни дергайся, а ничего не изменишь: пистолет не выстрелит, камень не попадет, а в финале - сами знаете что, вам, Вальжан, нечто подобное, кстати, тоже грозит...