[Romyel]

Жан Вальжан разрезал мартингал на шее Жавера, разрезал веревки на кистях рук, затем, нагнувшись, перерезал ему путы на ногах и, выпрямившись, сказал:
– Вы свободны.
Жавера трудно было удивить. Однако, при всем его самообладании, он был потрясен. Он застыл на месте от удивления.
Продолжая свои, возможно утопические, рассуждения. (Которые я, безумным образом, веду даже не от конца к началу, а выдергивая те моменты, под которые уже нашел "доказательную базу". От этого весь сумбур, который прошу мне простить.)

Итак, Жавер потрясен. И - удивлен. Для моих рассуждений разделение этих эмоций чертовски важно. Потом Гюго будет долго объяснять, что все это явилось следствием того, что инспектора отпустил каторжник. Но...

Инспектор, по сравнением с Монрейлем, сильно изменился. На что он мог насмотреться в Париже тех лет, я уже краешком упоминал. Он уже, по ходу, решил сосредоточится исключительно на уголовниках, "наплевав" на всякое неприятие к бунту, что, однако, не могло ему даться очень уж легко. Он уже запутался. Он уже в сомнениях.
И вот, находясь на баррикаде, он видит для себя некий выход. Некий достойный уход от всего этого.
Вот он сидит и размышляет, пока его не сдает Гаврош. Нам не говорят, о чем он думает, но нам говорят - как: Едва войдя в залу, он погрузился в какую-то сосредоточенную задумчивость, и, казалось, перестал замечать окружающее.
И, на самом деле, перестал. Он не замечает ни Гавроша, ни приход Анжольраса, ни появление рабочих...
И это первокласный шпион, замечающий и отмечающий все. На тот момент он должен был уже собрать всю информацию о баррикаде и мятежниках, дальше на ней оставаться опасно и бессмысленно, самое время, извиняюсь, "сваливать" оттуда. А инспектор идет в уединенное место и придается размышлениям.
Что же так заняло его мысли? О чем инспектор, которого угнетала необходимость размышлять так сосредоточенно задумался?
А не о возможности ли покончит с той путаницей, которая уже имеет место быть в его жизни и мировоззрении? А? Погибнуть на баррикаде при исполнение долга - достойный выход.
Мелькнет упоминание о незаряженном ружье - логично, черт возьми. Жавер не собирается стрелять в солдат, таких же представителей закона, как он сам. Но при этом он не может не понимать, что когда все начнется - а начаться может в любой момент - каждый человек с оружием в руках, находящийся на баррикаде, будет убит этими солдатами.
Есть одно но - оставшись на баррикаде, он не сможет доложить о том, что выяснил. И это, конечно, не может его не угнетать.
Вот вам причина для тяжелого, сосредоточенного размышления.

Он не сопротивляется, не возражает, не угрожает повстанцам, когда они его связывают и обыскивают. Что за странная покорность?
Или он почти благодарен им, за то, что они лишили его возможности выбирать? Поэтому не сопротивляется?
Он даже, практически, настаивает на своей смерти:
- Почему же не сейчас?
- Мы бережем порох.
- В таком случае прикончите меня ударом ножа.
И мне кажется что это не просто позерство, а желание разрешить, наконец, ситуацию.

И вот, когда Вальжан берет на себя неблагодарную миссию расстрела, и инспектор у же готов сделать последний вздох, готов полностью, без остатка, после долгого и мучительного ожидания, ему говорят - Вы свободны.
И потрясен он не самим поступком Вальжана, а крушением свей убежденности, что он уже мертв.
Он начинает угрожать - хотя это бессмысленно, согласитесь, Вальжан не протестует и не пытается скрыться, он уже сдался, назвав свой адрес - к чему угрожать?
А инспектор просто пытается все-таки получить то, что почитал уже своим - смерть.
Но в этом ему отказывают, он снова не знает как ему быть, он начинает действовать механически:
снова застегнул сюртук,(снова? Почему - снова?) распрямил плечи по-военному, сделал пол-оборота, скрестил руки и, подперев одной из них подбородок, зашагал в сторону рынка. Жан Вальжан провожал его взглядом. Пройдя несколько шагов, Жавер обернулся и крикнул Жану Вальжану:
– Надоели вы мне до смерти! Лучше убейте меня!
И "вы", мне кажется, это обращение не конкретно к Вальжану, как нам услужливо подсказывают. Это некие абстрактные "вы".
Жавер открытым текстом просит убит его. Потому что он не знает, как жить.
Но... Просьба его выглядит вызовом. Позерством. Надменностью. Как угодно выглядит - только не просьбой.
Некоторые люди просто не умеют просить или говорить о своих страданиях.

@темы: Искривление пространства, кто-нибудь знает, как это лечится?, Словоблудие и бредомыслие, тема для, Ищу человека

Comments

[Addeson]

Это очень тяжелый эпизод) Я теперь склоняюсь к тому выводу, что действия Жана и Жавера на баррикаде (и немногим после) удивительно вторят друг другу. Согласна со всем. Поведение Жавера (большей своей частью) после разоблачения - это нечто в духе мыслей Жана в карете: Жан не мог и подумать о самоубийстве, для него это было недопустимо. Скорее всего, о самоубийстве когда-нибудь в иные времена подумывал и Жавер, и с ем же результатом. Собственно, сначала мне казалось, что уже начиная со сцены ареста банды, инспектор начинает заигрывать со смертью. Вот он уже буквально лезет под пистолет - хоть почему-то и каким-то чудом знает, что тот даст осечку. Что же выходит? Если он уже тогда желал смерти, то получалось, что сами же уголовники отказывались оказывать ему сопротивление (по крайней мере, классическая их часть). Что такое? Он ведь не может из не арестовать, он делает все, что ему предписано делать в таких случаях. Но зачем-то ждет и пистолет, и пока в него швырнут камнем, словно уже понимает, что ничего не случится. Ведь (если я правильно помню) камень, даже отскочив от стены, по нем не попал. Жавер, с одной стороны, начинает шутить - как человек, который, быть может, впервые осознает все то, чего раньше не понимал насчет себя и закона. Внутри он человек; он стареет, слабеет - ничего не меняется, вообще ничего. Что бы он ни думал насчет закона, закону это не интересно. С другой стороны, он ищет для себя какой-то выход. Возможно, он что-то такое понял, что на службе ему под шальную пулю не попасть. Но при этом он все еще человек закона и не может не делать то, что ему предписано, не может просто так явиться на баррикаду и сказать: вот он я, я шпион, быстрей меня убейте. Но ведь на баррикаде он, и правда, ведет себя так, словно считает свою смерть не то, чтобы в порядке вещей, но даже и чем-то для себя правильным, хорошим. Почему он торопит события - а вдруг баррикада будет взята, и что дальше? Он не сможет обмануть и сказать, я заодно с этими. Если рассматривать баррикаду как подвид хаоса, бури, тогда выходит, что суровое хождение инспектора на мост - это, фактически, повторение того, зачем он пришел на баррикаду. Он пришел на баррикаду один раз - он ушел (отправившись делать свои дела служебные) - он снова вернулся к Жану и Мариусу. Он пришел на мост - он ушел в участок (в последний раз сделать свои дела служебные) - он вернулся на мост. Правда, тогда возникает еще один вопрос: если инспектор явно освободил Жана от его прошлого, его судимости, от себя-закона, то от кого, в таком случае, освобождал Жан инспектора?) От революционеров? Они не играли в жизни Жавера никакой роли, он рассматривал их как абстрактное орудие кары. От чего же?)
*
Насчет "вы свободны". У меня этому с самого начала появилась одна явно неканоничная (и, в общем, атеистическая трактовка) в духе Булгакова) Могу обрисовать ее в общих чертах) Но это опять же символизм)

[Romyel]

хоть почему-то и каким-то чудом знает, что тот даст осечку

Да не знает он... Я бы сказал, он этой фразой немного провоцирует. Причем, не столько Тенардье, сколько судьбу.
- Я же говорил.
Возможно, он уже не первый раз лезет под пули, но ему фатально "везет".

Вспомнился момент из одного фильма. Трое людей играют в "Русскую Рулетку"
У первого в барабане 1 патрон. Пистолет к виску - нет выстрела.
У второго 2 патрона. Та же ситуация.
У третьего все шесть на месте. Он вытаскивает один патрон, раскручивает барабан, приставляет пистолет к виску - выстрела нет.
- Мне всегда не везло, - говорит он...

в духе Булгакова

Булгаков, да, всплывает. Особенно, когда инспектор сравнивает себя с Понтием Пилатом. Вот если бы сдал Вальжана и пошел топиться - тогда эта анология была бы оправдана. А то ни к селу ни к городу всплывает Пилат... Логичнее было бы, по упоминании спасителя, Иуду вспомнить...

[Addeson]

Я тут даже и не столько о Пилате-Жавере и Тенардье-Иуде, сколько о том, к чему, собственно, шла вся инспекторская жизнь. Мне сразу показалось, что инспектор - это несколько не тот вариант, который протянут по бесконечной линии монсеньор - Вальжан. В чем их различие? Я в этих делах вообще не специалист, но судя по наличию Ветхого и Нового завета и общей концепции в них божества, можно выделить следующее: суровый, карающий Бог - и Спаситель, который не карает, но помогает людям измениться, обратиться к добру. Очевидно, Гюго ориентировался именно на второй вариант, когда сочинял финал инспекторской жизни - мол, монсеньор и Вальжан - это единственно возможный вариант развития событий, только так становятся "лучше", а не "безупречнее". При этом он, очевидно, забывает, что монсеньор-то спас совсем немного людей в сравнении с тем, скольких преступников разоблачила и посадила, в целом, французская полиция. Полиция - это и есть карающий меч, должны быть люди, которые творят добро, но должны быть и те, кто борется со злом. Чем же именно провинился инспектор в гранд-финале? Мне кажется, тем, что "абсолютная мораль" романа - это как раз-таки мораль для отверженных, для маргиналов в своей среде, будь то бедняки или же клир. Инспектор - как ни крути, а представитель властных структур. Для власти - скажем так, для большой и малой политики - неприемлемо поведение монсеньора, ведь, если вспомнить, он-то закрылся от мира, только по-своему, посвятив всего себя бедным и *как бы* не замечая всего зла, которое творится вокруг. А ведь инспектору был еще вначале косвенно дан намек на то, что ему следует делать: "Я исполнял свой долг и делал добро, где только мог". Вместо этого в финале Гюго хочет его *внезапно и за 5 минут* просветлить, как Вальжана. И ведь инспектор так и останавливается на мосту, в моменте перехода, между Собором и Дворцом правосудия, между старой "священнической" службой и новой. При этом ему даже не дают пожить - только-только у него открылись глаза, как перед ними маячит новая сверхсистема, которой он должен подчиниться. Что если инспектору был нужен не "свет", а "покой"? Не становиться мучеником, как Вальжан, а просто пожить, как человек? Если он намеренно отказался от просветления?)

[Romyel]

Я уже отчаялся понять что хотел сказать Гюго. )) Слишком много всего можно прикрутить... Вплоть до столкновения пророков. я уже цитировал: "Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей” Из одной этой фразы ветхого завета можно выстроить теорию.
Вот у нас есть Вальжан - пророк, так сказать, бога истинного, и Жавер - пророк божества ложного. А далее - по тексту, до осознания Жавером служения ложному.
Только если Вальжан верит, и теоретически, у него есть пути к отступлению (вот я верил, а теперь не верю), то у инспектора веры, как таковой, нет. Он не может верить или не верить. Он, по сути своей работы, обязан знать. Но - вот я знал, а теперь не знаю... Ему некуда отступать.