Быть добрым очень легко, быть справедливым - вот что трудно. javert+valjean fatal error (с)
На протяжении первой части книги нам часто напоминают, что инспектор Жавер был цельной личностью. И он действительно целостен и прямолинеен до нельзя.
Он не приемлет двойных стандартов. Двусмысленность - это не по его части.
Он идет самым прямым путем:
Если я осуждаю других, то, случись что, обязан осудить себя не менее (и даже более) строго.
Человек, условно говоря, либо вор, либо мэр.
Вор не может быть мэром.
А мэр не может быть вором. (Вот не отсюда ли ноги растут у его "преклонения перед всякой властью"? Не из слишком ли прямолинейных формулировок?)
И загнанный в финале автором в ловушку двойного стандарта, двойственности пути, самостоятельно он из нее выбраться не может.
Вспомним, однако, что Жан Вальжан тоже оказывался в двойственной ситуации, когда обречь невиновного на каторгу было дурно, а не обречь, подставив при этом множество других людей - тоже дурно.
Решению этой дилеммы, метаниям, мучениям и сомнениям Вальжана посвящена масса времени и несколько прекрасных, логически обоснованных глав.
И в конце концов Вальжан приходит (или приводится) к необходимости следовать только одним путем - путем сострадания к одному конкретному человеку.
(очередное "браво" Анри Бауру, лучшего Шанматье я не видел. При виде этого человека реально могла порушиться вся логика и остаться только сочувствие).
А вот инспектору помогать никто особо и не стремится - быстренько притянуть мутные обоснования о невозможности жить дальше - и в воду.
Не знаю, насколько изначально Жавер задумывался, как антагонист, но что-то у автора не задалось и не вышло антагониста из инспектора.
Слишком он честен для противопоставления добру. Или может милосердию следовало противопоставить стремление инспектора к справедливости? Н-да...
Вообще, на мой взгляд, при прочих равных, из инспектора вполне мог получиться второй "епископ Диньский". Он вполне мог стать священником, как был сыщиком.
Вот это был бы финал! Вот где пресловутые подсвечники продолжили бы свое духовное движение...
Что, скажите на милость, вынесут из них Мариус с Козеттой? Чем оные подсвечники для них являются? Только материальной памятью.
Так же Жавер вполне мог стать для Вальжана чем-то вроде члена конвента Ж., и где-то показать тому неустойчивость его морали.
Ведь если Жавер считает, что преступник неисправим, то Вальжан в свою очередь полагает, что у представителя власти деревянное сердце.
И если инспектор, в конечном итоге увидел в Вальжане не только каторжника, но и человека, то Вальжан наш праведный человека в инспекторе так и не увидел. Для него Жавер навсегда остался, в целом, безликим, представителем закона.
Он не приемлет двойных стандартов. Двусмысленность - это не по его части.
Он идет самым прямым путем:
Если я осуждаю других, то, случись что, обязан осудить себя не менее (и даже более) строго.
Человек, условно говоря, либо вор, либо мэр.
Вор не может быть мэром.
А мэр не может быть вором. (Вот не отсюда ли ноги растут у его "преклонения перед всякой властью"? Не из слишком ли прямолинейных формулировок?)
И загнанный в финале автором в ловушку двойного стандарта, двойственности пути, самостоятельно он из нее выбраться не может.
Вспомним, однако, что Жан Вальжан тоже оказывался в двойственной ситуации, когда обречь невиновного на каторгу было дурно, а не обречь, подставив при этом множество других людей - тоже дурно.
Решению этой дилеммы, метаниям, мучениям и сомнениям Вальжана посвящена масса времени и несколько прекрасных, логически обоснованных глав.
И в конце концов Вальжан приходит (или приводится) к необходимости следовать только одним путем - путем сострадания к одному конкретному человеку.
(очередное "браво" Анри Бауру, лучшего Шанматье я не видел. При виде этого человека реально могла порушиться вся логика и остаться только сочувствие).
А вот инспектору помогать никто особо и не стремится - быстренько притянуть мутные обоснования о невозможности жить дальше - и в воду.
Не знаю, насколько изначально Жавер задумывался, как антагонист, но что-то у автора не задалось и не вышло антагониста из инспектора.
Слишком он честен для противопоставления добру. Или может милосердию следовало противопоставить стремление инспектора к справедливости? Н-да...
Вообще, на мой взгляд, при прочих равных, из инспектора вполне мог получиться второй "епископ Диньский". Он вполне мог стать священником, как был сыщиком.
Вот это был бы финал! Вот где пресловутые подсвечники продолжили бы свое духовное движение...
Что, скажите на милость, вынесут из них Мариус с Козеттой? Чем оные подсвечники для них являются? Только материальной памятью.
Так же Жавер вполне мог стать для Вальжана чем-то вроде члена конвента Ж., и где-то показать тому неустойчивость его морали.
Ведь если Жавер считает, что преступник неисправим, то Вальжан в свою очередь полагает, что у представителя власти деревянное сердце.
И если инспектор, в конечном итоге увидел в Вальжане не только каторжника, но и человека, то Вальжан наш праведный человека в инспекторе так и не увидел. Для него Жавер навсегда остался, в целом, безликим, представителем закона.
Как христианин (точнее, носитель христианского мировоззрения), он и должен так поступать.
Вообще, на мой взгляд, при прочих равных, из инспектора вполне мог получиться второй "епископ Диньский". Он вполне мог стать священником, как был сыщиком
Интересная мысль. Но я его скорее представляю рыцарем-монахом времен крестовых походов.
Вот это был бы финал! Вот где пресловутые подсвечники продолжили бы свое духовное движение...
ППКС!
Ведь если Жавер считает, что преступник неисправим, то Вальжан в свою очередь полагает, что у представителя власти деревянное сердце. И если инспектор, в конечном итоге увидел в Вальжане не только каторжника, но и человека, то Вальжан наш праведный человека в инспекторе так и не увидел
По-моему, просто не успел. Спасибо автору.
И получился бы из Жавера брат Кадфаель французского розлива...